Салавату Ахметзянову, директору магнитогорского филиала Института истории им. Ш. Марджани, историку-краеведу, кандидату философских наук 70 лет. Редакция поздравляет юбиляра с круглой датой, и пользуясь случаем, обратилась ему вопросами.
– Салават Харисович, Вы как потомок строителей легендарной Магнитки, что можете рассказать об истории своего города? – Родился я в Магнитогорске в 1954 году. Но, по сути, в большой «татарской деревне», разбросанной по поселкам на левом берегу реки Урал. Эти поселки были выстроены в послевоенные годы, как правило, бывшими раскулаченными ссыльными. Например, на месте самого крупного спецпоселка Центральный позднее возник поселок Новостройка, который, по старой памяти, и сегодня нередко называют Татарским.
– Как татары вообще оказались в Магнитогорске? – Татары появились на Магнитке двумя путями. Первый – это добровольно приехавшие на временную работу жители деревень. Тогда руководство колхозов отпускало на всесоюзные стройки своих работников, а их семьи, как правило, оставались в деревне. Во время возведения нового города, им приходилось жить в ужасных условиях. Одному еще можно было справиться, а вот с семьей выжить было затруднительно. Второй способ оказаться в Магнитке – репрессивный: раскулачивание и ссылка. Мои родственники по отцовской и материнской линии «переехали» в голую степь, где строились будущие город и при нем металлургический завод, именно таким образам. Сюда работников доставляли большими семьями. Первые пять лет были невероятно тяжелыми, в силу огромной смертности. Ряды раскулаченных ссыльных косили голод, холод, стресс и болезни. Конечно, были татарские семьи, в которых не умерло ни одного ребенка, но это было редкостью. Бывало, что умирали семьями. По линии моей матери из пятерых детей умерло двое. Один из ее братьев – умер в палатке от холода, уже через несколько недель после рождения в августе 1931 года, а второй, в возрасте шести лет – от эпидемии, уже в бараке, в декабрьские морозы.
– Насколько сильно травмировали эти трудности татар Магнитогорска? – Несмотря на все эти лишения, не могу сказать, что у оставшихся в живых осталась злоба к пережитому. Меня никто не настраивал в антисоветском плане. Не было и посыла, что мы никогда этого не забудем и будем жить обидами. Зато помню, что мои родители, получившие среднеспециальное и высшее образование, всегда говорили: «Салават, надо учиться, надо доказывать, что мы, татары, можем быть успешными и образованными». Эта установка всегда вела меня по жизни.
– А какое количество татар вообще отправили в Магнитогорск? – По моим подсчетам, в первые годы на Магнитострой было привезено около 60 тысяч раскулаченных вместе с их семьями. При этом, две трети из них были высланы из Татарской АССР. Видимо, именно данную республику в рамках «плановой» экономики решили закрепить за этой стройкой, и потому были даны соответствующие установки органам госбезопасности. Хочу отметить, что нет ни одного района Татарстана, из которого бы не прибыли люди на Магнитку. Интересно и то, что на стройку были сосланы сотни татарских имамов. Я считаю, что этот факт серьезно повлиял на религиозность татар Магнитогорска в последующем.
– В 1948 году ссыльных освободили. Фиксируется ли отток жителей города на историческую родину? – После Великой Отечественной войны татарское население города крайне поредело. Но потом произошел резкий бум. Дело в том, что в город начинают переезжать деревенские родственники к тем, кто здесь уже обосновался. Жизнь в Магнитогорске к концу 1950-х годов была намного лучше, чем в обычной татарской деревне. Поэтому в начале 1960-х годов в город переехало немало татар из деревень. Только из деревни моего отца – Иске Ибрай Аксубаевского района ТАССР сюда приехало 10 человек. Так что особого оттока не было, а скорее наоборот – был приток новых татар, связанных родством с бывшими раскулаченными ссыльными. У меня есть фотография 1959 года, сделанная в селе Иске Ибрай. На ней видна длинная улицу с домами только с соломенными крышами. И даже проводов между домами не видно, а потому возникает вопрос: было ли там электричество. То есть уровень жизни населения в Магнитогорске в тот момент был много выше во всех областях: снабжение, медицина, образование, культурная сфера, что и притягивало приезжих.
– Можете рассказать самые яркие воспоминания о жизни общины того времени? – В Магнитке было очень много татарских семей, да и у меня большой род. У меня было шесть родных теток (апалар) и три дяди (абыйлар). В детстве я мог свободно прийти в десяток домов к своим родственникам с ощущением, что там получу защиту, кров, еду и внимание. Тогда (в отсутствии телевизоров и телефонов) все постоянно ходили друг другу в гости. Мы с детства слышали национальные песни и сказки. К тому же татарские старики были полностью в исламе: обязательный пятикратный намаз, книги на арабском языке и шамаили с молитвами и мудрыми изречениями на стенах в каждом доме. И очень ярко отпечаталось, что никогда я не видел татарского деда или әби выпившими. В то время семьи были достаточно большие, обычно трехпоколенные. И нам посчастливилось социализироваться в татарской среде. У каждого были дяди, тети, братья и сестры постарше и помладше. Система родового воспитания сформировала у меня своеобразное ощущение жизни. С одной стороны, у меня есть индивидуальное «Я», но в то же время, во мне очень сильно родовое ощущение. Для меня мои близкие очень важны, и зачастую я ставлю их интересы выше своих.
– А что с родным языком? – Языком владели все. Только в детском саду я познакомился с русским и начал на нем разговаривать. Очень ярко запомнилось, что за год до школы я говорил: «Мама, я помыла руки». А моя эни Камария, учительница истории, отвечает: «Улым, нельзя говорить «помыла». По-русски будет «помыл». С моей жизнью до школы связана еще одна милая история. Когда мне было шесть лет в детский сад, в младшую группу, привели моего младшего брата: он ни слова не знал на русском. Беспокоясь о нем в течение дня, я заглянул в их группу, и увидел, что Салих приобнял двух белобрысых ребят и говорит с ними на татарском, а они ему отвечают на русском, и вся эта дружная компания совершенно не обращает внимание на языковую разницу. Моя апа Шамсия – учительница математики как-то сказала мне: «Ты говоришь по-русски, но синтаксис у тебя – татарский. И всегда ставишь сказуемое в конец предложения». Вот такие детские истории ярко отпечатались в моей памяти.
– Вы фактически жили в русском и татарском мире? – Да. На мое формирование повлияла жизнь сразу в двух мирах. По мере того, как я рос, у меня всегда было ощущение отдельности татарского и русского мира. У нас были очень четкие, морально выверенные рамки поведения внутри семьи и общества. К тому же из-за большого количества детей внимание распределяясь на всех, никто себя не выпячивал и т.д. На мой взгляд, на татарскую «низовую» культуру повлияли традиции и быт раскулаченной крестьянской элиты, которая была сплошь образована и определенным образом традиционно воспитана. С другой стороны, в отсутствии возможности прикоснуться к выдающимся национальным культурно-мировоззренческим образцам, я ощущал некое превосходство высокой русской культуры. Меня всегда завораживали произведение русских классиков. Одно дело, когда мы жили в своей «татарской деревне», и совсем другое, когда мы стали переезжать на правый берег реки Урал в собственные квартиры. Там было все по-другому. В школе некоторые учителя мне говорили: Салаватом тебя неудобно называть, давай ты будешь Славиком. И некоторое время меня так и именовали. Несмотря на это, во мне всегда сидело ощущение «беловоронья», что и побуждало меня к развитию. Похожая ситуация была и у моих родителей. Они закончили татарские школы. Потом им на ходу пришлось переучиваться, чтобы поступить в техникумы. Уже во время учебы они начали учить и совершенствовать русский язык, и когда я родился, родители общались на очень грамотном русском языке, без малейшего акцента. Тем не менее, когда закончил школу, у меня появилось желание усовершенствовать мой русский. В итоге я поступил на факультет русского языка и литературы Магнитогорского педагогического института, который окончил с отличием. Через пару лет поступил на факультет истории и обществоведения Челябинского педагогического института, который также закончил с отличием, за три года вместо пяти. И уже в 30 лет удалось попасть в аспирантуру МГПИ им. Ленина, в Москве. Там изучал социально-философские аспекты формирования личности и написал диссертацию в рамках данного направления научных исследований. По окончании аспирантуры защитился и стал кандидатом философских наук.
– К чему Вы пришли, пройдя такой длинный образовательный процесс? – Стал вполне успешным и конкурентным в реалиях современного мира. Часто в шутку в разговоре задаю риторический вопрос: «Что меня, как татарина, отличает от русских?» Во-первых, я лучше большинства русских знаю русский язык и литературу, культуру в целом и историю. Во-вторых, знаю татарский язык и культуру, а также историю моего народа. В-третьих, поскольку много раз и сравнительно подолгу бывал в Италии, то сумел выучить итальянский на разговорном уровне, а также проникнуться культурой и историей этой прекрасной страны, являющейся прародительницей всей европейской цивилизации. А ведь все познается в сравнении! И в постоянном внутреннем диалоге в процессе познания разных культур приходишь к более целостному и объемному пониманию мира. Но никогда не забываю, что все же основа у меня – татарская.
–Как себя чувствует сегодня татарская община Магнитогорска? – Община была монолитной, пока татары жили в своих домах на левом берегу реки Урал и были живы старики, основавшие или выросшие в период «татарской деревни». Дети этих стариков – поколение моих родителей. Несмотря на хорошее владение татарским языком и следование татарским традициям, уже по каким-то вопросам у поколения родителей начался отход от традиционных основ. В частности, они уже не были такими религиозными, как бабайлар и әбиләр. А ведь для татарской идентичности ислам – важная составляющая. У бабайлар и әбиләр не встречались межнациональные браки. А в поколении родителей межнациональных браков было не более 5 %. В моем поколении две трети браков остались национальными. А в поколении наших детей, увы, уже не более 20% национальных браков. Таким образом, активизация межнациональных браков в Магнитогорске начинается после массового переселения татар в 60-е годы с левого «деревенского» берега на правый – «городской». Как говорится, сердцу не прикажешь…