Дорогой мой человек!
Его имя без преувеличения известно во всем мире, заслуги измеряются тысячами спасенных жизней. 6 октября не стало выдающегося хирурга и ученого, доктора медицинских наук, академика Российской академии наук, руководителя отдела сердечно-сосудистой хирургии Института клинической кардиологии имени А. Л. Мясникова, заместителя гендиректора по хирургии национального медицинского исследовательского центра кардиологии им. Чазова Рената Сулеймановича Акчурина. Несмотря на невероятную занятость в медицине, он вел большую общественную работу. Возглавлял Некоммерческое партнерство «Ватаным», которое издавало нашу газету «Татарский мир» и журнал «Восточный свет», руководил клубом врачей при Полномочном представительстве РТ в РФ и, будучи татарином по национальности, радел за то, чтобы культура, язык и обычаи этноса не угасали. Этот материал посвящен памяти нашего дорогого шефа, друга и человека большого доброго сердца.
У Рената Сулеймановича в кабинете нередко можно было застать включенным канал «Культура». Для него это скорее был камертон, «интершум времени», единственно верный в наши дни. Дверь в кабинет то и дело открывалась, шли потоком люди-люди-люди: за подписью, за советом, за консультацией… Акчурин, даже после длительных операций, - всегда собранный, внимательный и чуткий.
- Рядом с нашим шефом было спокойно и как то тепло, мы за ним были как за каменной стеной, - вспоминает операционная сестра Тамара Сапронова.
- Он человек очень добрый, очень эмоциональный, - комментирует анестезиолог отделения Михаил Липилин. - А стиль работы у него – патерналистский. Он ко всем своим сотрудникам в зависимости от возраста относился либо как к собственным братьям, либо как к своим детям. Такие отношения в хирургии не очень модны. Сейчас все друг к другу относятся гораздо суше.
В отделении сердечно-сосудистой хирургии всегда была удивительно приятная, и даже какая-то не больничная атмосфера: не было суеты, беготни, ощущения присутствия «на передовой», где каждый день идет борьба за жизнь. Работа коллектива настолько отлажена, что никаких усилий не замечалось. А ведь большая часть пациентов попадает сюда с ярлыком «не операбелен». Иногда и правда операция нереальна, но таких случаев гораздо меньше, чем тех, о которых можно сказать: реальна, если за операцию берется Ренат Акчурин.
Сам Ренат Сулейманович не любил, когда все заслуги приписывали ему единолично. В кардиохирургии, по его словам, как и в любом другом высокотехнологичном производстве, героями становится вся команда. А команда эта подбиралась очень кропотливо, иногда не один десяток лет. Случалось, когда хирурги и медсестры вслед за Ренатом Сулеймановичем меняли место работы - шли туда, где он.
***
Выбирая в 1964 году Андижанский мединститут, Ренат Акчурин руководствовался не советами родителей, а детской мечтой… заниматься разработкой биороботов. Еще школьником он прочел книги Айзека Азимова, академиков Василия Парина и Николая Амосова по биологической кибернетике. Ему казалось, что если он будет лучше знать устройство человека, то сможет заниматься биоинженерией. Но попав в медицину, все-таки остановился на ней, потому что понял, сколько драматизма, трудностей и горяв этой профессии. Горя не самого врача, а горя человеческого, которому нужно помогать.
Ренат Сулейманович с большим пиететом вспоминал годы учебы в Андижане. В то время в местном вузе преподавал цвет медицинской науки – профессора, которые были сосланы в Узбекистан по делу врачей. Но Акчурин все-таки решает «бежать» в Москву. Ему было противно в ущерб учебе по три месяца в году ездить на уборку хлопка: «Я посчитал, что из шести лет учебы два года потеряю на вату и решил переводиться». Он приезжает в Москву и начинает учиться в Первом медицинском институте имени И.М. Сеченова.
В 1970 году, будучи студентом, Ренат Акчурин провел свою первую в жизни операцию. Это случилось в Перу, где он оказался в составе студенческого медицинского отряда, который был направлен для ликвидации последствий землетрясения. Эпицентр трагедии пришелся на высокогорную провинцию Анкаш: за 40 секунд было разрушено 250 населенных пунктов, погибло свыше 70 тысяч человек, более миллиона осталось без крова. Особенно пострадал город Юнгай – крупнейший туристский центр с населением 25 тысяч человек. Одна из вершин горы Уаскаран – около 80 миллионов тонн льда и камня – оторвалась с гигантской высоты. Лавина упала на город, замуровав его восьмиметровым слоем грязи, который, засыхая, сцементировал весь город в гигантский каменный монолит. Спаслось человек сто - тех, кто успел добежать до кладбища, расположенного на холме. Люди оказались на краю жизни и смерти, в кромешной ночи, длившейся свыше четырех суток и сопровождавшейся страшным гулом.
В Перу перед нашими врачами развернулась огромная человеческая трагедия. В одном из городов, как вспоминают участники отряда, несколько дней на улице сидел мальчик, который щепкой разметал дорожную пыль и ковырял асфальт без перерыва на сон и отдых. Он откапывал свою маму, которая на его глазах оказалась под потоком селя. Нашим врачам приходилось не только лечить раны телесные, но и душевные. В памяти каждого из них лицо двенадцатилетнего мальчика, в безумных глазах которого затаилась надежда.
Группа советских врачей была разбита на несколько отрядов, которые пешком, на лошадях или ослах добирались в труднодоступные высокогорные села, где царили эпидемии и разруха. Жить и принимать больных приходилось в неприспособленных помещениях, разрушенных зданиях, а то и вовсе в палатках, пищу готовили на костре, керосинках, примусах. Многие страдали от горной болезни и невыносимой жары. Индейцы кечуа зачастую впервые в своей жизни видели врачей и поначалу с недоверием относились к «гринго». Но уже на следующий день вереница местных жителей превращалась в нескончаемый поток. Сарафанное радио доносило весть в отдаленные селения о том, что к ним спустились едва ли не Боги. Тысячи людей, которые никогда не могли попасть на прием к врачу даже за деньги, вдруг получили эту возможность. Принимать больных приходилось без выходных с утра до позднего вечера, без перерыва на обед.«Иногда, - вспоминал Ренат Сулейманович, - некоторые студенты вскакивали во сне и бормотали по-испански: как тебя зовут, повернись спиной, разденься…» В деревне Уакачи Ренат Акчурин провел свою первую самостоятельную операцию. Это был мальчик лет 10 по имени Антонио, у которого была гигантская подчелюстная опухоль.
- Отец принес мальчика на руках с температурой 39, он несколько дней не спал и бредил. Мой коллега, не то, чтобы перепугался, он просто сказал: «Я – терапевт, а ты ведь собираешься быть хирургом, вот тебе и карты в руки!» В общем, довольно трудно было решиться на это. Но помня анатомию, я как то быстро обезболил, сделал разрез, вычистил гной, и мальчик впервые за несколько дней уснул. На следующий день я его осмотрел, всё было хорошо. И это был мой первый личный триумф. Хотя таких случаев в ту перуанскую поездку было много.
Командировка в Перу стала для Рената Акчурина судьбоносной во всех смыслах. С будущей своей женой, врачом-офтальмологом Натальей Павловной Живиловой он познакомился благодаря этой поездке.
- Впервые я увидела Рената в ЦК ВЛКСМ, где мне пришлось выдавать форму для членов нашего перуанского отряда, - рассказывает Наталья Павловна Акчурина. - Вальяжно зашел молодой человек и спросил: «Для толстых что-нибудь есть?» Хотя тогда в нем было намного-намного меньше килограммов. Это меня ошарашило. Я повернула голову, чтобы посмотреть, кто это такой, и ударилась о железную вешалку. В общем, сразу обратила на него внимание.
- А потом всю дорогу в самолете до Лимы как-то так получилось, что я сидел позади Наташи, и мы вели все время какой-то разговор, и потихонечку подружились и полюбили друг другу. Так что Перу стала повивальной страной нашей семьи, это факт, – говорил Ренат Сулейманович.
Когда через несколько месяцев настало время покинуть провинцию Анкаш, наших врачей провожали как самых дорогих людей, обнимали, пожимали руки, просили приехать еще, а если возможно, то и навсегда. Через несколько месяцев после трагедии в провинции побывал поэт Евгений Евтушенко. Он был поражен тем, что в домах простых людей рядом с иконами католических святых висели фотографии наших врачей. Позже в благодарность перуанское правительство наградило всех участников советского отряда Орденами командора первой степени – высшей награды страны. Каждый год в Москве члены отряда собираются вместе. За сорок лет из тех юношей и девочек выросли классные специалисты: шесть академиков, шестнадцать докторов и пятнадцать кандидатов наук.
Вернувшись в Москву и окончив институт, оставаться в аспирантуре по хирургии не москвичу было нереально. Пришлось Акчурину ехать туда, где давали жилье и прописку. Надо было цепляться за любую возможность. Нашлась вакансия терапевта в Реутовской центральной больнице. Затем перешел в травматологию. Работали там опытные врачи, было что посмотреть, а главное научиться общаться с больными.
- А когда объявили конкурс в ординатуру – ну, его каждый год объявляют и, как правило, берут своих, – но тут мои друзья по Перу узнали, что есть набор на новое направ ление, – вспоминает Ренат Сулейманович. - Но профессор дурной. Просто бешеный человек, хотя специалист выдающийся, и все его знают в стране – Виктор Соломонович Крылов. Ну, дурной – не дурной, бешеный – не бе шеный, я приехал поговорить. Он тут же посадил меня в свои Жигули, и мы отправились в 51-ю больницу.
Профессор Крылов был буквально одержим идеей реконструктивной микрохирургии. Тогда это направление только-только входило в мировую практику. Но в нашей стране еще никто не решался использовать ноу‑хау для сшивания пальцев, кистей и других подобных задач, требу ющих использование микроскопа и ювелирной точности движений. Профессор Борис Васильевич Петровский не разрешал проводить такие вме шательства во Всесоюзном центре хирургии, который тогда возглавлял, и поставил Крылову условие: практикуй, пробуй, но клиническую базу ищи сам. Виктор Соломонович договорился с руководством московской ГКБ №51, где в то время практико вал его будущий соратник, младший научный сотрудник ВНЦХ Георгий Агасьевич Степанов. Сначала к ним присоединился аспирант Ренат Акчурин, а чуть позже аспирант Тристан Перадзе. Для всех начался тяжелый труд - каждый из врачей вел по 50-60 больных и одновременно осваивал микрохирургическую практику.
- С вечера и до поздней ночи в экспериментальной лаборатории, сооруженной в подвале больницы, мы тренировались на крысах. И каждую пятницу мы должны были отчитываться перед Петровским о наших достижениях. Но на каждой конференции обязательно находился оппонент, который говорил: что вы тут рассказываете сказки, невозможно сшить сосуд диаметром меньше миллиметра, он никогда не будет проходим, докажите. А доказывать надо было годами, значит, надо было добиваться того, чтобы подопытные крысы оставались живыми. Затем мы организовали командировку в Сухумский обезьяний питомник, где успешно сделали семь операций пересадки большого пальца со стопы на кисть. И только после этого Петровский разрешил нам начать микрохирургию на человеке.
Ренат Акчурин сумел договориться со столичными станциями скорой помощи в разных точках СССР и наладил доставку в отделение больных, частично или полностью потерявших конеч ности. Больных везли отовсюду. Хирурги стояли у операционного стола по 12-15 часов, испытывая огромное напряжение, сшивая тончайшие сосуды и нервы нитями в пять раз тоньше человеческого волоса.
- То, как работал Ренат Сулейманович в кардиоцентре – да, это тяжелая работа, но то, что было в 51-й больнице, не идет ни в какое сравнение, – вспоминал о том периоде профессор Виктор Соломонович Крылов. - Работали ночами, и когда казалось, сейчас упадешь в изнеможении, где-нибудь в три ночи раздавался стук каблуков Георгия Агасьевича или Рената Сулеймановича. Надежность была стопроцентная у всех. А Ренат Сулейманович уже тогда был заметен склонностью к прогрессу. Например, помню, уехал я в первый год нашей работы в Крым. И вдруг звонок по телефону, к нам привезли больного с оторванным пальцем. Акчурин сделал операцию очень необычно - наложил всего четыре шва. Это была очень рискованная методика, но он сделал это первым. Акчурин потом много чего делал за 40-то лет!
По признанию самих врачей, это было по хорошему сумасшедшее время. Все эти операции выглядели чудом. Девочке Ольге Бейзерманн Ренат Сулейманович пришил кисть руки, ампутированную хлеборезкой. Сейчас она живет в Израиле, у нее трое прекрасных детей. Ольга печет вкуснейшие торты и играет на гитаре. Сложно поверить, что ее изящная ручка с едва заметным шрамиком когда-то болталась на кожном лоскуте и все, что предлагали ей хирурги в других больницах, – экстренная ампутация и инвалидность. Шестилетней Оксане Кутняковой 30 лет назад Ренат Сулейманович пришил руку, откусанную медведем. Девочка пролезла сквозь прутья клетки, чтобы погладить бурого мишку.В ту же секунду зверь перегрыз ей руку. В тяжелейшем состоянии девочку доставили в 51-ю больницу. Ренат Сулейманович до сих пор вспоминает эту драматичную картину: лежит девочка, которая занимает треть операционного стола, а рядом пакет со льдом, в котором находится маленькая изувеченная ручка. Глядя на эту картину, он несколько секунд стоял оглушенный, но надо было моментально принимать решение. Сейчас Оксана благополучно живет в Раменском, замужем, у нее свой небольшой бизнес, она счастлива и безмерно благодарна Ренату Сулеймановичу. И таких пациентов у Акчурина и других хирургов отделения были десятки… Слава отделения гремела на весь Советский Союз. Прооперированных пациентов показывали по телевидению. Письма с благодарностями и просьбами поступали мешками. Однажды, в отделение пришло новогоднее поздравление, где адресатом был указан некто Крылов Степан Ренатович. Так что в рутине тяжелейшей работы было место и улыбке!
- Знаете, всё было хорошо, наша работа гремела по стра не: телевидение показывало, статьи шли потоком, я защи тил докторскую диссертацию, мы получили Государственную премию СССР… - рассказывает Ренат Сулейманович. - И на одном из заседаний, это был 1982 год, ко мне подсела Рената Николаев на Лебедева, главный союзный реаниматолог, очень интерес ный человек. Подсела и гово рит: Евгений Иванович Чазов ищет новых хирургов в свой Кардиоцентр. Ты бы подошел ему. Я обалдел от такого предложения и отказался. На что Рената Николаевна сказала, что Евгений Иванович все-таки начальник четвертого Управления, то есть Кремлевки, и надо сходить и встретиться с ним хотя бы для приличия. И я пошел к нему в только что отстроенный, роскошный кардиоцентр. Вошел Евгений Иванович – молодой, быстрый, пожал руку и сказал: «Надо поднимать кардиохирургию». Я ответил, что пришел выразить благодарность за доверие, но заниматься кардиохирургией не готов: «Я вообще не представляю, чтобы люди умирали на операционном столе. У меня за 20 лет микрохирургической практики была всего одна потеря». Он улыбнулся в ответ: «И здесь не будет потерь. Вы поедете в США к моему другу Майклу Дебейки и научитесь делать эти операции». Но я в тот раз отказался.
Через полгода снова раздался звонок от Чазова и приглашение на собеседование. Новая встреча, которая снова ничем не закончилась. Надо добавить, что к тому времени министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский окончательно убедился в эффективности микрохирургии и распорядил ся открыть профильную кафедру в Центральном институте усовершенствования врачей (ЦОЛИУВ), куда вместе с Крыловым перебрались несколько его учеников. Георгий Степанов и Ренат Акчурин остались в ГКБ №51 заниматься экстренными операциями. Однако слухи о переговорах с Чазовым дошли до Петровского. Он вызвал Акчурина к себе и прямым текстом сказал, что возможности карьерного роста в ВНЦХ у него нет, и посоветовал согласиться на предложение Чазова, ехидно добавив: «Только учтите, терапевты вас сожрут». Прежде всего, он имел в виду то, что смертность при коронарном шунтировании на тот момент была более 30%. А какой кардиолог с чистой совестью отправит больного на операцию, зная такую статистику? Иногда приватно врачи называли кардиохирургию самой кровавой областью медицины. Правда, через полгода Петровский позвонил Акчурину и попросил приехать с докладом. Осенью 85 года, уже после стажировки у Дебейки, Ренат Сулейманович доложил на ученом совете, что в отделении сделано 50 операций по коронарному шунтированию и ни одной потери. Борис Васильевич был первым, кто начал аплодировать.
***
Америка встретила Рената Акчурина более чем приветливо. В аэропорту Хьюстона стажера из СССР ожидал лимузин с водителем в котелке и белых перчатках. С советской тупостью Акчурин начал вырывать у водителя чемодан, который тот хотел помочь уложить в багажник. Ему было ужасно стыдно и неловко чувствовать себя барином. С утра в гостиницу позвонил Майкл Дебейки и пригласил вечером в свой клуб «River rose». С такого неформального общения началось их знакомство.
В госпитале Методистов у Рената Акчурина была полная свобода. Он мог присутствовать на любой операции и жил полной жизнью врача-резидента. Был знаком со всеми ведущими кардиохирургами клиники – Дентоном Кули, Джорджем Моррисом, Стэнли Крауфордом, Джорджем Нуном – самыми настоящими бриллиантами в короне Майкла Дебейки. А Крауфорд иногда вообще мог выгнать всех из операционной и мрачно пошутить: «Пусть остается только русский, если вдруг победит коммунизм, не хочу, чтобы меня сослали в Сибирь». Иногда, правда, случались неприятные моменты. Молодые хирурги, видимо, болезненно воспринимали тот факт, что «русский» допускался ассистировать кому-то из ведущих хирургов. Иногда кто-то мог подойти перед операцией к Акчурину и сказать: «Ты не имеешь права мыть руки, ты не американец». Но возвращался Дебейки или его старшая операционная сестра Элен и наводили железный порядок. Впрочем, доктор Джордж Нун в интервью нашей газете сказал, что считает этот факт единичным недоразумением:
- Политическая ситуация в США и России никак не была связана с тем, как мы принимали и принимаем своих коллег здесь, в клинике. А господин Акчурин был очень хорошим человеком, так что все к нему тянулись и воспринимали с большой доброжелательностью. С ним было очень легко общаться. Конечно, Майкл Дебейки был впечатлен его профессионализмом. О том, что Акчурин великолепный хирург говорил не только он, но и все мы. Не случайно впоследствии именно его выбрали для операции Ельцину. Мы работали с доктором Акчуриным вместе, и я видел, как он мастерски оперирует на сосудах.Мы тоже проводили в США операции по коронарному шунтированию, но у нас они проходили по другому, акчуринская технология оперирования под микроскопом была принципиально другой, более современной. Так что фактически это был обмен технологиями, обмен практическими и теоретическими знаниями. Не было такого, что мы его учили и всё. Я знаю, что Дебейки не раз предлагал Акчурину остаться работать у нас клинике, но тот категорически отказывался.
- В клинике у Дебейки было очень интересно, – вспоминал Ренат Акучурин. - Поразило отсутствие ненужных хлопот вокруг операций. Американцы максимально упростили любое вмешательство на сердце. Впоследствии тот же утилитарный подход я видел в Германии. Открыть грудь, посмотреть, все сделать, ничего не боятся, не делать каких-то лишних движений. Все это я впитывал в себя как губка. Это было так же интересно и быстро, как микрохирургия, которой мы уже владели. И я сразу понял, что когда вернусь домой, буду делать то же самое. А дома я оставил своих коллег: доктора Андрея Ширяева, Якова Брандта, Вадима Халатова, Станислава Партигулова, Михаила Липилина и большую группу медсестер, которые принимали и драили новое отделение.Все эти пять докторов, пока я был в США, отправились в разные отделения московских больниц стажироваться в кардиохирургии. Я решил, что вернусь, и буду оперировать коронары под микроскопом, поскольку это самый лучший способ. Когда сказал об этом американцам, они пожали плечами, а зачем? В этом году исполняется 30 лет, как мы делаем операции под микроскопом, и наш опыт показал, что такие микрохирургические операции обладают лучшими отдаленными результатами. Проходимость анастомозов лучше, больные живут дольше. И если бы не другие заболевания, которые убивают человека в возрасте, то было бы больше статистики в пользу микрохирургии.
После первой двухмесячной стажировки, Ренат Акчурин еще дважды выезжал в США, но дружба с Дебейки на этом не закончилась. Это были звонки, письма посылки, очень теплые встречи… Дебейки не раз приезжал в кардиоцентр им. Мясникова, который тут же окрестил Тадж Махалом, поразившись его уникальностью и великолепным оснащением. В 1996 году легендарный американский хирург приехал в Москву вместе с доктором Джорджем Нуном и другими коллегами, чтобы консультировать Акчурина во время операции на сердце президенту Борису Ельцину. На всякий случай американцы привезли с собой некоторое оборудование и искусственный левый желудочек сердца. Но ничего не понадобилось. Впоследствии в интервью многочисленным журналистам Майкл Дебейки говорил, что если бы ему самому потребовалась операция на сердце, без тени сомнения он доверил бы ее только своему другу Ренату Акчурину.
***
После переизбрания на второй президентский срок, когда стало понятно, что жизнь Бориса Ельцина висит на волоске, родные стали уговаривать его ехать лечиться и оперироваться за границей. Неоднократно предлагал всяческую помощь канцлер Германии Гельмут Коль. Но Борис Николаевич однозначно сказал, что как президент своей страны обязан оперировать только в России. На первом же консилиуме, куда был приглашен Ренат Сулейманович Акчурин, ведущие врачи пришли к выводу, что ввиду тяжести состояния больного, операция на сердце скорее противопоказана, нежели показана. Единственный, кто заявил, что операцию необходимо делать, был Акчурин.
- Мы поняли, что времени мало, потому что у этого большого, доброго человека тяжелая сердечная недостаточность - закрыты почти все сердечные артерии. И он перенес четыре или пять инфарктов. Без сомнения риск был, но я глубоко признателен всем участникам консилиума, потому что никто не сказал, что я превышаю свои полномочия. Нельзя пациента обрекать на нежитие. Другое дело, что надо было подготовить изношенный организм Бориса Николаевича к операции, как говорится отмобилизовать больного, отсечь все лишнее: нормализовать сахар в крови, улучшить системы дыхания, мочевыделения… в общем, можно назвать много разных терминов, которые простым людям знать, наверное, не нужно. Вот этим мы и стали заниматься в первую очередь.
За пределами кардиоцентра в это время вокруг предстоящей операции разгорались нешуточные страсти. На проходящей в Москве кардиологической конференции выдающийся немецкий хирург Ганс Бор заявил, что Ельцину необходимо пересадить донорское сердце, иначе он не выживет. Кто-то говорил, что Ельцин не операбелен, другие, что предстоящее шунтирование не сложнее удаления аппендикса. Одновременно премьер-министр Виктор Черномырдин делился с журналистами откровениями о том, как оперировавший его восемь лет назад Акчурин весело обещал: "Когда я вам поставлю шунты, все пойдет по-другому, почувствуете прилив сил»… И, дескать, так оно в итоге и вышло.
- Вы знаете, я помню нашу первую встречу с Ренатом Сулеймановичем, - вспоминала Наина Иосифовна Ельцина. - Я увидела его на одном из консилиумов у нас дома. Во-первых, почувствовалось в нем какое-то душевное тепло, и даже когда он говорит вроде бы строго и так убедительно, на лице у него всегда улыбка. Ты понимаешь, что это не тот человек, который будет резать. Притом он был очень честен и сразу сказал, что не может дать стопроцентной гарантии того, что операция пройдет успешно. Но своим спокойствием и убедительность он придавал нам силы.
По словам Рената Сулеймановича, в ночь перед операцией он быстро уснул и спал очень крепко. Встал как обычно в 6 утра, позавтракал и поехал в кардиоцентр. Внутри ничего не екало и не трепетало. В операционной была лишь его команда хирургов и академик Сергей Павлович Миронов, возглавлявший в то время Медицинский центр Управления делами Президента. Операция проходила в штатном режиме, было необходимо за короткий срок выполнить все в части восстановления кровообращения в сосудах сердца. За 55 минут было сделано 6 шунтов и сердце запустилось без лекарств и стимуляторов.К утру Борис Николаевич был в порядке, в бодром состоянии. Уже через два дня из реанимации его перевели в ЦКБ.
- Вы знаете, эта операцию очень сблизила нашу семью с Ренатом Сулеймановичем, - вспоминала Наина Иосифовна Ельцина. - Он подарил 10 лет жизни нашему самому любимому человеку. 10 лет счастья и радости, потому что 6 лет из них Борис Николаевич не работал, и семья была у него на первом месте. Я запомнила на всю жизнь то мгновение, когда нам сообщили, что сердце Бориса Николаевича заработало с первой попытки и операция прошла успешно. С тех пор Ренат Сулейманович стал для меня очень близким и дорогим человеком.
***
Когда Рената Сулеймановича спрашивали, жалеет ли о чем-то в своей жизни, он отвечал, что только о том, что мало времени проводил со своей семьей. Все эти годы его надёжной опорой была жена Наталья Павловна, на плечи которой лег основной груз ответственности по воспитанию сыновей:
- Вы знаете, я ведь сама врач, и просто понимала его всегда. Тяжело ли быть женой хирурга? Не знаю, не сравнивала. 50 лет мы прожили вместе и другой жизни я себе не представляю. Возможно, Ренат был не идеальным отцом. Когда он уходил, дети еще спали, когда возвращался – они уже спали. Но если выдавалось свободное время, он проводил его только с нами. Более надежного, талантливого и целеустремленного человека в своей жизни я не встречала.
- Помню, рос не просто беспокойным ребенком, а, как я сейчас понимаю, очень проблемным для своих родителей, – рассказывает Максим, сын Рената Сулеймановича. Когда начался переходный возраст, одновременно все гормоны дали о себе знать, и я, к глубочайшему сожалению, довольно долго трепал родителям нервы. Конечно, теперь уже давно успокоился и понимаю, что самой главной семейной ценностью является разговор со своим ребенком. Никто не может заменить мне разговор с отцом и сейчас. Мы старались как можно чаще видеться друг с другом, поэтому по выходным вместе с нашими четырьмя детьми приезжали в гости к деду и бабушке и старались их шевелить.
Кто-то пытался посчитать, сколько операций на счету Рената Акчурина. Получилось более 15000. И по большому счету все эти люди - огромная семья доктора. Его пациенты разбросаны по всему миру. Он оперировал в Германии и Йемене, в Северной Корее и в Португалии, в Перу и даже на далеком острове Маврикий, где в его честь названа целая улица, ведущая к кардиоцентру.Ренат Сулейманович поставил на поток операции, считавшиеся сложнейшими. До сих пор люди, которым он помог 20-30 лет назад, благодарят за его труд, который в свое время вернул им возможность полноценно жить и трудиться. А ведь когда-то бабушка хирурга Алия напутствовала: «Улым, только не трогай чье-нибудь сердце, это табу, сердце дано Всевышним». Получается, что он всю жизнь работал в нарушении ее наказа.
- И все-таки иногда я чувствую, что сердце — божественное создание. Сила и способность этого «насоса» переносить запредельные нагрузки и потрясения просто изумляют. Наверное, у всех хирургов бывало, когда по пять шесть раз намываешься в операционной, чтобы посмотреть, почему же сердце не заводится. Есть какие-то вещи вне нашего понимания… Электролиты нормальные, гемодинамика и кислотно-щелочное состояние - тоже, а не заводится. И вот идешь уже в пятый раз в операционную и думаешь только об этом больном. «Боже мой!» - говоришь ты, потому что обратиться больше не к кому. И вот ты заходишь, и еще не коснулся сердца, а оно раз – и завелось! Бывает и такое. Но все врачи жестокие материалисты, и мы совершенно точно знаем: если не будем работать, и «трогать чье-нибудь сердце», несчастных людей в этом мире станет гораздо больше.
Его имя без преувеличения известно во всем мире, заслуги измеряются тысячами спасенных жизней. 6 октября не стало выдающегося хирурга и ученого, доктора медицинских наук, академика Российской академии наук, руководителя отдела сердечно-сосудистой хирургии Института клинической кардиологии имени А. Л. Мясникова, заместителя гендиректора по хирургии национального медицинского исследовательского центра кардиологии им. Чазова Рената Сулеймановича Акчурина. Несмотря на невероятную занятость в медицине, он вел большую общественную работу. Возглавлял Некоммерческое партнерство «Ватаным», которое издавало нашу газету «Татарский мир» и журнал «Восточный свет», руководил клубом врачей при Полномочном представительстве РТ в РФ и, будучи татарином по национальности, радел за то, чтобы культура, язык и обычаи этноса не угасали. Этот материал посвящен памяти нашего дорогого шефа, друга и человека большого доброго сердца.
У Рената Сулеймановича в кабинете нередко можно было застать включенным канал «Культура». Для него это скорее был камертон, «интершум времени», единственно верный в наши дни. Дверь в кабинет то и дело открывалась, шли потоком люди-люди-люди: за подписью, за советом, за консультацией… Акчурин, даже после длительных операций, - всегда собранный, внимательный и чуткий.
- Рядом с нашим шефом было спокойно и как то тепло, мы за ним были как за каменной стеной, - вспоминает операционная сестра Тамара Сапронова.
- Он человек очень добрый, очень эмоциональный, - комментирует анестезиолог отделения Михаил Липилин. - А стиль работы у него – патерналистский. Он ко всем своим сотрудникам в зависимости от возраста относился либо как к собственным братьям, либо как к своим детям. Такие отношения в хирургии не очень модны. Сейчас все друг к другу относятся гораздо суше.
В отделении сердечно-сосудистой хирургии всегда была удивительно приятная, и даже какая-то не больничная атмосфера: не было суеты, беготни, ощущения присутствия «на передовой», где каждый день идет борьба за жизнь. Работа коллектива настолько отлажена, что никаких усилий не замечалось. А ведь большая часть пациентов попадает сюда с ярлыком «не операбелен». Иногда и правда операция нереальна, но таких случаев гораздо меньше, чем тех, о которых можно сказать: реальна, если за операцию берется Ренат Акчурин.
Сам Ренат Сулейманович не любил, когда все заслуги приписывали ему единолично. В кардиохирургии, по его словам, как и в любом другом высокотехнологичном производстве, героями становится вся команда. А команда эта подбиралась очень кропотливо, иногда не один десяток лет. Случалось, когда хирурги и медсестры вслед за Ренатом Сулеймановичем меняли место работы - шли туда, где он.
***
Выбирая в 1964 году Андижанский мединститут, Ренат Акчурин руководствовался не советами родителей, а детской мечтой… заниматься разработкой биороботов. Еще школьником он прочел книги Айзека Азимова, академиков Василия Парина и Николая Амосова по биологической кибернетике. Ему казалось, что если он будет лучше знать устройство человека, то сможет заниматься биоинженерией. Но попав в медицину, все-таки остановился на ней, потому что понял, сколько драматизма, трудностей и горяв этой профессии. Горя не самого врача, а горя человеческого, которому нужно помогать.
Ренат Сулейманович с большим пиететом вспоминал годы учебы в Андижане. В то время в местном вузе преподавал цвет медицинской науки – профессора, которые были сосланы в Узбекистан по делу врачей. Но Акчурин все-таки решает «бежать» в Москву. Ему было противно в ущерб учебе по три месяца в году ездить на уборку хлопка: «Я посчитал, что из шести лет учебы два года потеряю на вату и решил переводиться». Он приезжает в Москву и начинает учиться в Первом медицинском институте имени И.М. Сеченова.
В 1970 году, будучи студентом, Ренат Акчурин провел свою первую в жизни операцию. Это случилось в Перу, где он оказался в составе студенческого медицинского отряда, который был направлен для ликвидации последствий землетрясения. Эпицентр трагедии пришелся на высокогорную провинцию Анкаш: за 40 секунд было разрушено 250 населенных пунктов, погибло свыше 70 тысяч человек, более миллиона осталось без крова. Особенно пострадал город Юнгай – крупнейший туристский центр с населением 25 тысяч человек. Одна из вершин горы Уаскаран – около 80 миллионов тонн льда и камня – оторвалась с гигантской высоты. Лавина упала на город, замуровав его восьмиметровым слоем грязи, который, засыхая, сцементировал весь город в гигантский каменный монолит. Спаслось человек сто - тех, кто успел добежать до кладбища, расположенного на холме. Люди оказались на краю жизни и смерти, в кромешной ночи, длившейся свыше четырех суток и сопровождавшейся страшным гулом.
В Перу перед нашими врачами развернулась огромная человеческая трагедия. В одном из городов, как вспоминают участники отряда, несколько дней на улице сидел мальчик, который щепкой разметал дорожную пыль и ковырял асфальт без перерыва на сон и отдых. Он откапывал свою маму, которая на его глазах оказалась под потоком селя. Нашим врачам приходилось не только лечить раны телесные, но и душевные. В памяти каждого из них лицо двенадцатилетнего мальчика, в безумных глазах которого затаилась надежда.
Группа советских врачей была разбита на несколько отрядов, которые пешком, на лошадях или ослах добирались в труднодоступные высокогорные села, где царили эпидемии и разруха. Жить и принимать больных приходилось в неприспособленных помещениях, разрушенных зданиях, а то и вовсе в палатках, пищу готовили на костре, керосинках, примусах. Многие страдали от горной болезни и невыносимой жары. Индейцы кечуа зачастую впервые в своей жизни видели врачей и поначалу с недоверием относились к «гринго». Но уже на следующий день вереница местных жителей превращалась в нескончаемый поток. Сарафанное радио доносило весть в отдаленные селения о том, что к ним спустились едва ли не Боги. Тысячи людей, которые никогда не могли попасть на прием к врачу даже за деньги, вдруг получили эту возможность. Принимать больных приходилось без выходных с утра до позднего вечера, без перерыва на обед.«Иногда, - вспоминал Ренат Сулейманович, - некоторые студенты вскакивали во сне и бормотали по-испански: как тебя зовут, повернись спиной, разденься…» В деревне Уакачи Ренат Акчурин провел свою первую самостоятельную операцию. Это был мальчик лет 10 по имени Антонио, у которого была гигантская подчелюстная опухоль.
- Отец принес мальчика на руках с температурой 39, он несколько дней не спал и бредил. Мой коллега, не то, чтобы перепугался, он просто сказал: «Я – терапевт, а ты ведь собираешься быть хирургом, вот тебе и карты в руки!» В общем, довольно трудно было решиться на это. Но помня анатомию, я как то быстро обезболил, сделал разрез, вычистил гной, и мальчик впервые за несколько дней уснул. На следующий день я его осмотрел, всё было хорошо. И это был мой первый личный триумф. Хотя таких случаев в ту перуанскую поездку было много.
Командировка в Перу стала для Рената Акчурина судьбоносной во всех смыслах. С будущей своей женой, врачом-офтальмологом Натальей Павловной Живиловой он познакомился благодаря этой поездке.
- Впервые я увидела Рената в ЦК ВЛКСМ, где мне пришлось выдавать форму для членов нашего перуанского отряда, - рассказывает Наталья Павловна Акчурина. - Вальяжно зашел молодой человек и спросил: «Для толстых что-нибудь есть?» Хотя тогда в нем было намного-намного меньше килограммов. Это меня ошарашило. Я повернула голову, чтобы посмотреть, кто это такой, и ударилась о железную вешалку. В общем, сразу обратила на него внимание.
- А потом всю дорогу в самолете до Лимы как-то так получилось, что я сидел позади Наташи, и мы вели все время какой-то разговор, и потихонечку подружились и полюбили друг другу. Так что Перу стала повивальной страной нашей семьи, это факт, – говорил Ренат Сулейманович.
Когда через несколько месяцев настало время покинуть провинцию Анкаш, наших врачей провожали как самых дорогих людей, обнимали, пожимали руки, просили приехать еще, а если возможно, то и навсегда. Через несколько месяцев после трагедии в провинции побывал поэт Евгений Евтушенко. Он был поражен тем, что в домах простых людей рядом с иконами католических святых висели фотографии наших врачей. Позже в благодарность перуанское правительство наградило всех участников советского отряда Орденами командора первой степени – высшей награды страны. Каждый год в Москве члены отряда собираются вместе. За сорок лет из тех юношей и девочек выросли классные специалисты: шесть академиков, шестнадцать докторов и пятнадцать кандидатов наук.
Вернувшись в Москву и окончив институт, оставаться в аспирантуре по хирургии не москвичу было нереально. Пришлось Акчурину ехать туда, где давали жилье и прописку. Надо было цепляться за любую возможность. Нашлась вакансия терапевта в Реутовской центральной больнице. Затем перешел в травматологию. Работали там опытные врачи, было что посмотреть, а главное научиться общаться с больными.
- А когда объявили конкурс в ординатуру – ну, его каждый год объявляют и, как правило, берут своих, – но тут мои друзья по Перу узнали, что есть набор на новое направ ление, – вспоминает Ренат Сулейманович. - Но профессор дурной. Просто бешеный человек, хотя специалист выдающийся, и все его знают в стране – Виктор Соломонович Крылов. Ну, дурной – не дурной, бешеный – не бе шеный, я приехал поговорить. Он тут же посадил меня в свои Жигули, и мы отправились в 51-ю больницу.
Профессор Крылов был буквально одержим идеей реконструктивной микрохирургии. Тогда это направление только-только входило в мировую практику. Но в нашей стране еще никто не решался использовать ноу‑хау для сшивания пальцев, кистей и других подобных задач, требу ющих использование микроскопа и ювелирной точности движений. Профессор Борис Васильевич Петровский не разрешал проводить такие вме шательства во Всесоюзном центре хирургии, который тогда возглавлял, и поставил Крылову условие: практикуй, пробуй, но клиническую базу ищи сам. Виктор Соломонович договорился с руководством московской ГКБ №51, где в то время практико вал его будущий соратник, младший научный сотрудник ВНЦХ Георгий Агасьевич Степанов. Сначала к ним присоединился аспирант Ренат Акчурин, а чуть позже аспирант Тристан Перадзе. Для всех начался тяжелый труд - каждый из врачей вел по 50-60 больных и одновременно осваивал микрохирургическую практику.
- С вечера и до поздней ночи в экспериментальной лаборатории, сооруженной в подвале больницы, мы тренировались на крысах. И каждую пятницу мы должны были отчитываться перед Петровским о наших достижениях. Но на каждой конференции обязательно находился оппонент, который говорил: что вы тут рассказываете сказки, невозможно сшить сосуд диаметром меньше миллиметра, он никогда не будет проходим, докажите. А доказывать надо было годами, значит, надо было добиваться того, чтобы подопытные крысы оставались живыми. Затем мы организовали командировку в Сухумский обезьяний питомник, где успешно сделали семь операций пересадки большого пальца со стопы на кисть. И только после этого Петровский разрешил нам начать микрохирургию на человеке.
Ренат Акчурин сумел договориться со столичными станциями скорой помощи в разных точках СССР и наладил доставку в отделение больных, частично или полностью потерявших конеч ности. Больных везли отовсюду. Хирурги стояли у операционного стола по 12-15 часов, испытывая огромное напряжение, сшивая тончайшие сосуды и нервы нитями в пять раз тоньше человеческого волоса.
- То, как работал Ренат Сулейманович в кардиоцентре – да, это тяжелая работа, но то, что было в 51-й больнице, не идет ни в какое сравнение, – вспоминал о том периоде профессор Виктор Соломонович Крылов. - Работали ночами, и когда казалось, сейчас упадешь в изнеможении, где-нибудь в три ночи раздавался стук каблуков Георгия Агасьевича или Рената Сулеймановича. Надежность была стопроцентная у всех. А Ренат Сулейманович уже тогда был заметен склонностью к прогрессу. Например, помню, уехал я в первый год нашей работы в Крым. И вдруг звонок по телефону, к нам привезли больного с оторванным пальцем. Акчурин сделал операцию очень необычно - наложил всего четыре шва. Это была очень рискованная методика, но он сделал это первым. Акчурин потом много чего делал за 40-то лет!
По признанию самих врачей, это было по хорошему сумасшедшее время. Все эти операции выглядели чудом. Девочке Ольге Бейзерманн Ренат Сулейманович пришил кисть руки, ампутированную хлеборезкой. Сейчас она живет в Израиле, у нее трое прекрасных детей. Ольга печет вкуснейшие торты и играет на гитаре. Сложно поверить, что ее изящная ручка с едва заметным шрамиком когда-то болталась на кожном лоскуте и все, что предлагали ей хирурги в других больницах, – экстренная ампутация и инвалидность. Шестилетней Оксане Кутняковой 30 лет назад Ренат Сулейманович пришил руку, откусанную медведем. Девочка пролезла сквозь прутья клетки, чтобы погладить бурого мишку.В ту же секунду зверь перегрыз ей руку. В тяжелейшем состоянии девочку доставили в 51-ю больницу. Ренат Сулейманович до сих пор вспоминает эту драматичную картину: лежит девочка, которая занимает треть операционного стола, а рядом пакет со льдом, в котором находится маленькая изувеченная ручка. Глядя на эту картину, он несколько секунд стоял оглушенный, но надо было моментально принимать решение. Сейчас Оксана благополучно живет в Раменском, замужем, у нее свой небольшой бизнес, она счастлива и безмерно благодарна Ренату Сулеймановичу. И таких пациентов у Акчурина и других хирургов отделения были десятки… Слава отделения гремела на весь Советский Союз. Прооперированных пациентов показывали по телевидению. Письма с благодарностями и просьбами поступали мешками. Однажды, в отделение пришло новогоднее поздравление, где адресатом был указан некто Крылов Степан Ренатович. Так что в рутине тяжелейшей работы было место и улыбке!
- Знаете, всё было хорошо, наша работа гремела по стра не: телевидение показывало, статьи шли потоком, я защи тил докторскую диссертацию, мы получили Государственную премию СССР… - рассказывает Ренат Сулейманович. - И на одном из заседаний, это был 1982 год, ко мне подсела Рената Николаев на Лебедева, главный союзный реаниматолог, очень интерес ный человек. Подсела и гово рит: Евгений Иванович Чазов ищет новых хирургов в свой Кардиоцентр. Ты бы подошел ему. Я обалдел от такого предложения и отказался. На что Рената Николаевна сказала, что Евгений Иванович все-таки начальник четвертого Управления, то есть Кремлевки, и надо сходить и встретиться с ним хотя бы для приличия. И я пошел к нему в только что отстроенный, роскошный кардиоцентр. Вошел Евгений Иванович – молодой, быстрый, пожал руку и сказал: «Надо поднимать кардиохирургию». Я ответил, что пришел выразить благодарность за доверие, но заниматься кардиохирургией не готов: «Я вообще не представляю, чтобы люди умирали на операционном столе. У меня за 20 лет микрохирургической практики была всего одна потеря». Он улыбнулся в ответ: «И здесь не будет потерь. Вы поедете в США к моему другу Майклу Дебейки и научитесь делать эти операции». Но я в тот раз отказался.
Через полгода снова раздался звонок от Чазова и приглашение на собеседование. Новая встреча, которая снова ничем не закончилась. Надо добавить, что к тому времени министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский окончательно убедился в эффективности микрохирургии и распорядил ся открыть профильную кафедру в Центральном институте усовершенствования врачей (ЦОЛИУВ), куда вместе с Крыловым перебрались несколько его учеников. Георгий Степанов и Ренат Акчурин остались в ГКБ №51 заниматься экстренными операциями. Однако слухи о переговорах с Чазовым дошли до Петровского. Он вызвал Акчурина к себе и прямым текстом сказал, что возможности карьерного роста в ВНЦХ у него нет, и посоветовал согласиться на предложение Чазова, ехидно добавив: «Только учтите, терапевты вас сожрут». Прежде всего, он имел в виду то, что смертность при коронарном шунтировании на тот момент была более 30%. А какой кардиолог с чистой совестью отправит больного на операцию, зная такую статистику? Иногда приватно врачи называли кардиохирургию самой кровавой областью медицины. Правда, через полгода Петровский позвонил Акчурину и попросил приехать с докладом. Осенью 85 года, уже после стажировки у Дебейки, Ренат Сулейманович доложил на ученом совете, что в отделении сделано 50 операций по коронарному шунтированию и ни одной потери. Борис Васильевич был первым, кто начал аплодировать.
***
Америка встретила Рената Акчурина более чем приветливо. В аэропорту Хьюстона стажера из СССР ожидал лимузин с водителем в котелке и белых перчатках. С советской тупостью Акчурин начал вырывать у водителя чемодан, который тот хотел помочь уложить в багажник. Ему было ужасно стыдно и неловко чувствовать себя барином. С утра в гостиницу позвонил Майкл Дебейки и пригласил вечером в свой клуб «River rose». С такого неформального общения началось их знакомство.
В госпитале Методистов у Рената Акчурина была полная свобода. Он мог присутствовать на любой операции и жил полной жизнью врача-резидента. Был знаком со всеми ведущими кардиохирургами клиники – Дентоном Кули, Джорджем Моррисом, Стэнли Крауфордом, Джорджем Нуном – самыми настоящими бриллиантами в короне Майкла Дебейки. А Крауфорд иногда вообще мог выгнать всех из операционной и мрачно пошутить: «Пусть остается только русский, если вдруг победит коммунизм, не хочу, чтобы меня сослали в Сибирь». Иногда, правда, случались неприятные моменты. Молодые хирурги, видимо, болезненно воспринимали тот факт, что «русский» допускался ассистировать кому-то из ведущих хирургов. Иногда кто-то мог подойти перед операцией к Акчурину и сказать: «Ты не имеешь права мыть руки, ты не американец». Но возвращался Дебейки или его старшая операционная сестра Элен и наводили железный порядок. Впрочем, доктор Джордж Нун в интервью нашей газете сказал, что считает этот факт единичным недоразумением:
- Политическая ситуация в США и России никак не была связана с тем, как мы принимали и принимаем своих коллег здесь, в клинике. А господин Акчурин был очень хорошим человеком, так что все к нему тянулись и воспринимали с большой доброжелательностью. С ним было очень легко общаться. Конечно, Майкл Дебейки был впечатлен его профессионализмом. О том, что Акчурин великолепный хирург говорил не только он, но и все мы. Не случайно впоследствии именно его выбрали для операции Ельцину. Мы работали с доктором Акчуриным вместе, и я видел, как он мастерски оперирует на сосудах.Мы тоже проводили в США операции по коронарному шунтированию, но у нас они проходили по другому, акчуринская технология оперирования под микроскопом была принципиально другой, более современной. Так что фактически это был обмен технологиями, обмен практическими и теоретическими знаниями. Не было такого, что мы его учили и всё. Я знаю, что Дебейки не раз предлагал Акчурину остаться работать у нас клинике, но тот категорически отказывался.
- В клинике у Дебейки было очень интересно, – вспоминал Ренат Акучурин. - Поразило отсутствие ненужных хлопот вокруг операций. Американцы максимально упростили любое вмешательство на сердце. Впоследствии тот же утилитарный подход я видел в Германии. Открыть грудь, посмотреть, все сделать, ничего не боятся, не делать каких-то лишних движений. Все это я впитывал в себя как губка. Это было так же интересно и быстро, как микрохирургия, которой мы уже владели. И я сразу понял, что когда вернусь домой, буду делать то же самое. А дома я оставил своих коллег: доктора Андрея Ширяева, Якова Брандта, Вадима Халатова, Станислава Партигулова, Михаила Липилина и большую группу медсестер, которые принимали и драили новое отделение.Все эти пять докторов, пока я был в США, отправились в разные отделения московских больниц стажироваться в кардиохирургии. Я решил, что вернусь, и буду оперировать коронары под микроскопом, поскольку это самый лучший способ. Когда сказал об этом американцам, они пожали плечами, а зачем? В этом году исполняется 30 лет, как мы делаем операции под микроскопом, и наш опыт показал, что такие микрохирургические операции обладают лучшими отдаленными результатами. Проходимость анастомозов лучше, больные живут дольше. И если бы не другие заболевания, которые убивают человека в возрасте, то было бы больше статистики в пользу микрохирургии.
После первой двухмесячной стажировки, Ренат Акчурин еще дважды выезжал в США, но дружба с Дебейки на этом не закончилась. Это были звонки, письма посылки, очень теплые встречи… Дебейки не раз приезжал в кардиоцентр им. Мясникова, который тут же окрестил Тадж Махалом, поразившись его уникальностью и великолепным оснащением. В 1996 году легендарный американский хирург приехал в Москву вместе с доктором Джорджем Нуном и другими коллегами, чтобы консультировать Акчурина во время операции на сердце президенту Борису Ельцину. На всякий случай американцы привезли с собой некоторое оборудование и искусственный левый желудочек сердца. Но ничего не понадобилось. Впоследствии в интервью многочисленным журналистам Майкл Дебейки говорил, что если бы ему самому потребовалась операция на сердце, без тени сомнения он доверил бы ее только своему другу Ренату Акчурину.
***
После переизбрания на второй президентский срок, когда стало понятно, что жизнь Бориса Ельцина висит на волоске, родные стали уговаривать его ехать лечиться и оперироваться за границей. Неоднократно предлагал всяческую помощь канцлер Германии Гельмут Коль. Но Борис Николаевич однозначно сказал, что как президент своей страны обязан оперировать только в России. На первом же консилиуме, куда был приглашен Ренат Сулейманович Акчурин, ведущие врачи пришли к выводу, что ввиду тяжести состояния больного, операция на сердце скорее противопоказана, нежели показана. Единственный, кто заявил, что операцию необходимо делать, был Акчурин.
- Мы поняли, что времени мало, потому что у этого большого, доброго человека тяжелая сердечная недостаточность - закрыты почти все сердечные артерии. И он перенес четыре или пять инфарктов. Без сомнения риск был, но я глубоко признателен всем участникам консилиума, потому что никто не сказал, что я превышаю свои полномочия. Нельзя пациента обрекать на нежитие. Другое дело, что надо было подготовить изношенный организм Бориса Николаевича к операции, как говорится отмобилизовать больного, отсечь все лишнее: нормализовать сахар в крови, улучшить системы дыхания, мочевыделения… в общем, можно назвать много разных терминов, которые простым людям знать, наверное, не нужно. Вот этим мы и стали заниматься в первую очередь.
За пределами кардиоцентра в это время вокруг предстоящей операции разгорались нешуточные страсти. На проходящей в Москве кардиологической конференции выдающийся немецкий хирург Ганс Бор заявил, что Ельцину необходимо пересадить донорское сердце, иначе он не выживет. Кто-то говорил, что Ельцин не операбелен, другие, что предстоящее шунтирование не сложнее удаления аппендикса. Одновременно премьер-министр Виктор Черномырдин делился с журналистами откровениями о том, как оперировавший его восемь лет назад Акчурин весело обещал: "Когда я вам поставлю шунты, все пойдет по-другому, почувствуете прилив сил»… И, дескать, так оно в итоге и вышло.
- Вы знаете, я помню нашу первую встречу с Ренатом Сулеймановичем, - вспоминала Наина Иосифовна Ельцина. - Я увидела его на одном из консилиумов у нас дома. Во-первых, почувствовалось в нем какое-то душевное тепло, и даже когда он говорит вроде бы строго и так убедительно, на лице у него всегда улыбка. Ты понимаешь, что это не тот человек, который будет резать. Притом он был очень честен и сразу сказал, что не может дать стопроцентной гарантии того, что операция пройдет успешно. Но своим спокойствием и убедительность он придавал нам силы.
По словам Рената Сулеймановича, в ночь перед операцией он быстро уснул и спал очень крепко. Встал как обычно в 6 утра, позавтракал и поехал в кардиоцентр. Внутри ничего не екало и не трепетало. В операционной была лишь его команда хирургов и академик Сергей Павлович Миронов, возглавлявший в то время Медицинский центр Управления делами Президента. Операция проходила в штатном режиме, было необходимо за короткий срок выполнить все в части восстановления кровообращения в сосудах сердца. За 55 минут было сделано 6 шунтов и сердце запустилось без лекарств и стимуляторов.К утру Борис Николаевич был в порядке, в бодром состоянии. Уже через два дня из реанимации его перевели в ЦКБ.
- Вы знаете, эта операцию очень сблизила нашу семью с Ренатом Сулеймановичем, - вспоминала Наина Иосифовна Ельцина. - Он подарил 10 лет жизни нашему самому любимому человеку. 10 лет счастья и радости, потому что 6 лет из них Борис Николаевич не работал, и семья была у него на первом месте. Я запомнила на всю жизнь то мгновение, когда нам сообщили, что сердце Бориса Николаевича заработало с первой попытки и операция прошла успешно. С тех пор Ренат Сулейманович стал для меня очень близким и дорогим человеком.
***
Когда Рената Сулеймановича спрашивали, жалеет ли о чем-то в своей жизни, он отвечал, что только о том, что мало времени проводил со своей семьей. Все эти годы его надёжной опорой была жена Наталья Павловна, на плечи которой лег основной груз ответственности по воспитанию сыновей:
- Вы знаете, я ведь сама врач, и просто понимала его всегда. Тяжело ли быть женой хирурга? Не знаю, не сравнивала. 50 лет мы прожили вместе и другой жизни я себе не представляю. Возможно, Ренат был не идеальным отцом. Когда он уходил, дети еще спали, когда возвращался – они уже спали. Но если выдавалось свободное время, он проводил его только с нами. Более надежного, талантливого и целеустремленного человека в своей жизни я не встречала.
- Помню, рос не просто беспокойным ребенком, а, как я сейчас понимаю, очень проблемным для своих родителей, – рассказывает Максим, сын Рената Сулеймановича. Когда начался переходный возраст, одновременно все гормоны дали о себе знать, и я, к глубочайшему сожалению, довольно долго трепал родителям нервы. Конечно, теперь уже давно успокоился и понимаю, что самой главной семейной ценностью является разговор со своим ребенком. Никто не может заменить мне разговор с отцом и сейчас. Мы старались как можно чаще видеться друг с другом, поэтому по выходным вместе с нашими четырьмя детьми приезжали в гости к деду и бабушке и старались их шевелить.
Кто-то пытался посчитать, сколько операций на счету Рената Акчурина. Получилось более 15000. И по большому счету все эти люди - огромная семья доктора. Его пациенты разбросаны по всему миру. Он оперировал в Германии и Йемене, в Северной Корее и в Португалии, в Перу и даже на далеком острове Маврикий, где в его честь названа целая улица, ведущая к кардиоцентру.Ренат Сулейманович поставил на поток операции, считавшиеся сложнейшими. До сих пор люди, которым он помог 20-30 лет назад, благодарят за его труд, который в свое время вернул им возможность полноценно жить и трудиться. А ведь когда-то бабушка хирурга Алия напутствовала: «Улым, только не трогай чье-нибудь сердце, это табу, сердце дано Всевышним». Получается, что он всю жизнь работал в нарушении ее наказа.
- И все-таки иногда я чувствую, что сердце — божественное создание. Сила и способность этого «насоса» переносить запредельные нагрузки и потрясения просто изумляют. Наверное, у всех хирургов бывало, когда по пять шесть раз намываешься в операционной, чтобы посмотреть, почему же сердце не заводится. Есть какие-то вещи вне нашего понимания… Электролиты нормальные, гемодинамика и кислотно-щелочное состояние - тоже, а не заводится. И вот идешь уже в пятый раз в операционную и думаешь только об этом больном. «Боже мой!» - говоришь ты, потому что обратиться больше не к кому. И вот ты заходишь, и еще не коснулся сердца, а оно раз – и завелось! Бывает и такое. Но все врачи жестокие материалисты, и мы совершенно точно знаем: если не будем работать, и «трогать чье-нибудь сердце», несчастных людей в этом мире станет гораздо больше.