Двуликость судьбы - дар небес
Родилась я 28 июля 1945 года в маленькой деревушке Бикет Юдинского (ныне Зеленодольского) района ТАССР, живописном, далеком от цивилизации месте. Позже выяснилось, тут пролегала древняя мощеная камнем дорога из Казани в Карахуджу - родовое владение татарских мурз, по имени одного из богатырей эпоса «Идегей», по которой в свое время разъезжали в свои летние резиденции верховные сеиты Казани. Там же на высоком валу стоял дом Чуры, рядом протекала река его имени, а на местном заросшем деревьями кладбище, по преданиям, похоронен защитник города Казани - герой общетюркского эпоса - Чура-батыр. Истоки моего мироощущения - родная земля, необыкновенная красота ее природы, острова некошеных трав на лугу у подножия гор с захватывающими дух языческими некрополями коней, заброшенные пасеки, лесничества, бездонные звездные ночи в сосновых срубах, татарские легенды, говор... Карахуджинская бабушка подарила мне сочный народный язык, страшные легенды об убырах - оборотнях, летающих ведьмах и плешивом неуклюжем Тазе. Самая захватывающая из которых - поверье о легендарной дедовой скрипке, ставшей каким-то фетишем моего существования, звуки которой я слышала в раннем детстве. Чуть повзрослев, я в бесполезных поисках этой скрипки провела целое путешествие - расследование... В стихах и неуклюжих ранних рассказах своих я воспела ее сполна, наряду с акациями, обрывами и деревенскими девами, как сакральный символ своей родословной и родовую память, примерно теми же словами и волнением, как будто скрипку Паганини...
Пяти лет переехали в Казань... Здесь я училась в татарской, каким-то чудом сохранившейся школе, имела безудержную активность и рвение к занятиям, пела, рисовала, играла в детских спектаклях Дворца пионеров, награждалась путевками в международные и отечественные пионерские лагеря и слеты. В десять лет, наконец, сочинила первое свое стихотворение, посвященное любимой учительнице - орденоносцу и отличнику образования СССР Зайнаб Камаловой - и громкое, вдохновенное чтение этого ни чем не скрываемого панегирика не раз награждалось бурными овациями на школьных вечерах и утренниках... Так началась моя собственная стезя в поэзии, победа на конкурсах начинающих поэтов («Ялкын» - 1960), публикации в газетах «Яшь ленинчы», «Татарстан яшьляре» и др.
Огромную роль в моей жизни этого периода сыграл отец. Плюс к начитанности и образованности своей он имел ещё очень чуткое к человеческим страданиям и к проявлениям искусства сердце. Родившийся в деревне, но рано осиротевший и оказавшийся в 30-е годы в Казани, в техникуме искусств он учился игре на гобое. Тесно общался он с первой плеядой татарских музыкантов и артистов, среди которых - С.Сайдашев, Ф.Биккинин, Х.Валиуллин, Р.Файзуллина и др. Отец был широко одаренным и романтически настроенным человеком, получившим когда-то, как начинающий поэт, благословление самого Г. Камала. Знал не только классику, но и современных татарских писателей и поэтов, он хорошо пел и прекрасно играл на фортепьяно, венской, саратовской гармони, а иногда на гобое. На улице Лобачевского, где мы жили в 1952-1965гг., у нас собиралась татарская и русская интеллигенция: музыканты, артисты разных театров, певцы, поэты, родственники и слушали удивительно гудящие, обволакивающие и какие-то вселенски-возвышенные звуки гобоя... Мы же, в свою очередь, демонстрировали свое искусство танца, песни, декламации, но больше ассистировали отцу, подтаскивая ему гармони и мундштуки разных размеров... Это было время, когда в Казани открывался Оперный театр, и ставились первые послевоенные спектакли (1952-1956гг.), а брат отца - конченый меломан и завсегдатай оперы, Юсуф Шагеев, пел арии и древние татарские мелодии так, что казалось, из его уст вот-вот вылетит огромная звенящая птица... Отец, не будучи профессионалом, писал копии с Левитана, Шишкина, а также учил писать стихи, как истинный стихотворец, со счетом слогов, с опоясывающими и параллельными рифмами... В 13 лет я знала наизусть всего Такташа и поменьше Тукая - из-за недоступности для детского восприятия его архаичной, арабизированной лексики. Интересовалась искусством, ходила в музеи, над моей головой в комнате висел татарский красочный шамаиль и «Три медведя» Шишкина. Ежегодно летом выезжали в деревню, где пасли деревенское стадо, ухаживали за пчелами, собирали листья для скота, и вообще занимались всеми видами сельского труда. В день традиционного сенокоса мы бежали по заросшему по грудь лугу, полному ослепительно красных, торчащих там и тут ягод, мне чуть не скосили косой по оплошности ногу. Папа долго лечил, смазывая рану солидолом, пока она не зажила, концерты и спектакли в сельском клубе, где я 14-ти лет иногда исполняла в одной постановке по две характерные роли («Зәңгәр шәл» - мальчика и старшую жену). В доме дяди по отцовской линии в деревне Бишня, имевшего награды боевого офицера, участника ВОВ - защитника Эрмитажа и Петродворца Гусмана Шагеева, с простреленным позвоночником, ставили меня высоко на табурет и требовали: «Читай, Джалиля, Тукая!». Безрукие, безногие, с парализованными ногами, инвалиды войны и просто колхозники, вот так искренне и неподдельно наслаждались поэзией... Звезда героя-поэта Мусы Джалиля только-только восходила на небосклоне Татарстана... И после чтения - громкого, проникновенного, низким голосом, с надрывом: «Песни мои! В душе я взрастил ваши всходы!...» и особенно после стихотворения «Не верь!» - плакали, отирая лицо грязными рукавами еще не снятых военных гимнастерок и всовывали насильно в карман замызганные нищенские рубли... Вот тогда, глядя на эти лица: грубые, но возбужденные и родные, полные драматического переживания и восторга, родилось понимание - что, у этого народа на этой земле быть Поэтом - самое великое предназначение... Идущее свыше, дарованное судьбою и историей. Конечно, не соображения честолюбия, а тот особый культ литературы и искусства, который царил в эти годы «оттепели» в советском обществе, сформировали окончательное желание связать себя с литературой и искусством.
После окончания в 1963г. с золотой медалью татарской школы (№80) поступила на отделение русского языка и литературы историко-филологического факультета Казанского университета. Училась по индивидуальному плану, с игнорированием общеобразовательных предметов, оказывая предпочтение теории литературы, проблемам типологии и сравнительно-литературоведческого анализа. Научным руководителем была необыкновенная по научному потенциалу, молодая Юлдуз Нигматуллина, стремящаяся в эти унылые для местного востоковедения годы, наряду с Хатип Гусманом и Мустафой Нугманом зажечь в выдающемся когда-то центре востоковедения хоть искорку былого ориентализма... Сферой моих пристрастий стали персидский язык и литература: поэмы Фирдоуси, Саади, Хафиза, Хайяма, Навои, доходившие до нас через немецкие и русские посредники. Родилось естественное желание перевести с оригинала... Пошли первые пробы, использованные затем в дипломной работе. Защитилась по теме «Персидские мотивы в русской поэзии второй половины XIX века». Для университетской филологии той поры диплом на эту тему и защита были неожиданным, ярким запоминающимся событием.
В 1968-1969гг. начала преподавательскую работу в КГПИ... Но с 1969г. - перелом в судьбе, и я в беспрецедентном для той поры искусствоведческом коллективе Музея ИЗО, руководимом Ю.И.Петровым и заместителем Г.А.Могильниковой, где под влиянием концепций Ф.Х.Валеева, Б.И.Урманче, А.Халикова формируется первая в истории экспозиция изобразительного искусства Татарстана (1970-1972гг.).
Музейный период - интеллектуально мощный, активный, полный динамики и передвижения - в целях изучения духовного наследия Татарстана, Поволжья, России - собирательства, пропаганды, популяризации научных идей - среди высоких профессионалов своего дела, сориентированных преимущественно на культуру Запада и русское искусство, явился настоящей «Академией», на базе которой и прошла моя переквалификация из филолога в искусствоведа... В 1975г. поступила в аспирантуру. Начался новый этап научно-исследовательской работы, главным в котором стало изучение генетически-архетипических связей татарской литературы и изобразительного искусства, постижение эзотерической тайны татарских шамаилей. Снова были возрождены - востребованы знания арабской графики и культуры мусульманского Востока, организованы поездки в оазисы отмирающей татарской каллиграфии - на село, а также институты востоковедения и библиотеки СССР, где хранились древние татарские манускрипты, места древних восточных культур - Среднюю Азию, Индию, на Алтай, а затем уже в Ирак, в отдельные области Турции... В итоге, в недрах Музея ИЗО собрана первая уникальная коллекция шамаилей и рукописной книги, а также все сопутствующие элитные жанры ремесла и рукоделия, написаны десятки статей и публикаций, подготовлен и издан альбом-каталог по народному искусству из собрания музея «Декоративно-прикладное искусство казанских татар» (1991, совместно с Г.Сулеймановой-Валеевой).
С 1990-х годов моя деятельность протекает в Национальном культурном центре «Казань», - и это, с моей точки зрения, самый бурный и плодотворный период моего творчества, совпавший с периодом особого Ренессанса национальной государственности и культуры в Татарстане. В этот период меня и моих единомышленников по музейному цеху увлекает беспрецедентная идея создания на базе Ленинского мемориала экстерриториального общенационального музея татарской культуры - по типу национальной сокровищницы - наподобие Лувра, Акрополя...
Экспозиционная работа опиралась на научные исследования и версии по идентификации и атрибуции памятников национальной культуры, и, в первую очередь, таких государственных символов национальной истории, как «Казанская шапка», «Трон», «Библиотека Суюмбеки», а также по воссозданию облика легендарной восьмиминаретной мечети Кул-Шериф и символа Казани - Дарваза («Золотые ворота»). Для воссоздания узловых моментов национальной истории и духа времени были написаны крупномасштабные панно - «Шелковый путь», «Золотая орда», «Древний сабантуй», «Светозарная Казань» и др. Работы писались силами художников Казани и татарской диаспоры.
Одновременно в выставочных залах бывшего Мемориала была развернута невиданная выставочная деятельность, способствующая комплектации актуального пласта изобразительного искусства 1990-х годов, способствующий представлению культурного Татарстана на международных, региональных выставках (Будапешт, Стамбул, Москва, Париж, Хельсенки и др. 1993-2001гг.). Эта коллекция сегодня составляет неповторимое лицо Музея национальной культуры НКЦ «Казань». Между тем, эта панорама - выражение культуры целой эпохи, которая призвана войти в историю искусств, как неповторимый период эпохи суверенитета и возрождения нации. Все эти направления деятельности и коллекции составили органический сплав на выставке «Древняя Казань», на базе которой сформирована структурная основа Музея тысячелетия Казани.
Именно здесь в НКЦ я ощутила в себе профессиональную цельность - воедино слились искусствоведческие навыки и опыт литературоведческого анализа, дар оратора и поэта. В те годы родились жанры гимнов и маршей, а также праздничных феерий и рок-опер исполненные на площади Султан-Галеева и др. И здесь получили жизнь десятки моих альбомов и сотни статей по изобразительному искусству, а также четыре поэтических сборника на двух языках: «Черное ожерелье» (1997г.), «Ниса» (2003г.), «Шигърият-тереклек суы» (2011г.), «Мольба цивилизации» (2011г.).
Итогом сложного и неординарного жизненного пути, протекавшего не только в моем любимом городе Казани, но и в путешествиях и постижении культуры других народов - явилось радостное чувство удовлетворения. Люди, соприкасающиеся с татарской поэзией и искусством, видели, что я делаю – отзвук древнего, высокого творчества моего народа, слышали «гул великой цивилизации».
Родилась я 28 июля 1945 года в маленькой деревушке Бикет Юдинского (ныне Зеленодольского) района ТАССР, живописном, далеком от цивилизации месте. Позже выяснилось, тут пролегала древняя мощеная камнем дорога из Казани в Карахуджу - родовое владение татарских мурз, по имени одного из богатырей эпоса «Идегей», по которой в свое время разъезжали в свои летние резиденции верховные сеиты Казани. Там же на высоком валу стоял дом Чуры, рядом протекала река его имени, а на местном заросшем деревьями кладбище, по преданиям, похоронен защитник города Казани - герой общетюркского эпоса - Чура-батыр. Истоки моего мироощущения - родная земля, необыкновенная красота ее природы, острова некошеных трав на лугу у подножия гор с захватывающими дух языческими некрополями коней, заброшенные пасеки, лесничества, бездонные звездные ночи в сосновых срубах, татарские легенды, говор... Карахуджинская бабушка подарила мне сочный народный язык, страшные легенды об убырах - оборотнях, летающих ведьмах и плешивом неуклюжем Тазе. Самая захватывающая из которых - поверье о легендарной дедовой скрипке, ставшей каким-то фетишем моего существования, звуки которой я слышала в раннем детстве. Чуть повзрослев, я в бесполезных поисках этой скрипки провела целое путешествие - расследование... В стихах и неуклюжих ранних рассказах своих я воспела ее сполна, наряду с акациями, обрывами и деревенскими девами, как сакральный символ своей родословной и родовую память, примерно теми же словами и волнением, как будто скрипку Паганини...
Пяти лет переехали в Казань... Здесь я училась в татарской, каким-то чудом сохранившейся школе, имела безудержную активность и рвение к занятиям, пела, рисовала, играла в детских спектаклях Дворца пионеров, награждалась путевками в международные и отечественные пионерские лагеря и слеты. В десять лет, наконец, сочинила первое свое стихотворение, посвященное любимой учительнице - орденоносцу и отличнику образования СССР Зайнаб Камаловой - и громкое, вдохновенное чтение этого ни чем не скрываемого панегирика не раз награждалось бурными овациями на школьных вечерах и утренниках... Так началась моя собственная стезя в поэзии, победа на конкурсах начинающих поэтов («Ялкын» - 1960), публикации в газетах «Яшь ленинчы», «Татарстан яшьляре» и др.
Огромную роль в моей жизни этого периода сыграл отец. Плюс к начитанности и образованности своей он имел ещё очень чуткое к человеческим страданиям и к проявлениям искусства сердце. Родившийся в деревне, но рано осиротевший и оказавшийся в 30-е годы в Казани, в техникуме искусств он учился игре на гобое. Тесно общался он с первой плеядой татарских музыкантов и артистов, среди которых - С.Сайдашев, Ф.Биккинин, Х.Валиуллин, Р.Файзуллина и др. Отец был широко одаренным и романтически настроенным человеком, получившим когда-то, как начинающий поэт, благословление самого Г. Камала. Знал не только классику, но и современных татарских писателей и поэтов, он хорошо пел и прекрасно играл на фортепьяно, венской, саратовской гармони, а иногда на гобое. На улице Лобачевского, где мы жили в 1952-1965гг., у нас собиралась татарская и русская интеллигенция: музыканты, артисты разных театров, певцы, поэты, родственники и слушали удивительно гудящие, обволакивающие и какие-то вселенски-возвышенные звуки гобоя... Мы же, в свою очередь, демонстрировали свое искусство танца, песни, декламации, но больше ассистировали отцу, подтаскивая ему гармони и мундштуки разных размеров... Это было время, когда в Казани открывался Оперный театр, и ставились первые послевоенные спектакли (1952-1956гг.), а брат отца - конченый меломан и завсегдатай оперы, Юсуф Шагеев, пел арии и древние татарские мелодии так, что казалось, из его уст вот-вот вылетит огромная звенящая птица... Отец, не будучи профессионалом, писал копии с Левитана, Шишкина, а также учил писать стихи, как истинный стихотворец, со счетом слогов, с опоясывающими и параллельными рифмами... В 13 лет я знала наизусть всего Такташа и поменьше Тукая - из-за недоступности для детского восприятия его архаичной, арабизированной лексики. Интересовалась искусством, ходила в музеи, над моей головой в комнате висел татарский красочный шамаиль и «Три медведя» Шишкина. Ежегодно летом выезжали в деревню, где пасли деревенское стадо, ухаживали за пчелами, собирали листья для скота, и вообще занимались всеми видами сельского труда. В день традиционного сенокоса мы бежали по заросшему по грудь лугу, полному ослепительно красных, торчащих там и тут ягод, мне чуть не скосили косой по оплошности ногу. Папа долго лечил, смазывая рану солидолом, пока она не зажила, концерты и спектакли в сельском клубе, где я 14-ти лет иногда исполняла в одной постановке по две характерные роли («Зәңгәр шәл» - мальчика и старшую жену). В доме дяди по отцовской линии в деревне Бишня, имевшего награды боевого офицера, участника ВОВ - защитника Эрмитажа и Петродворца Гусмана Шагеева, с простреленным позвоночником, ставили меня высоко на табурет и требовали: «Читай, Джалиля, Тукая!». Безрукие, безногие, с парализованными ногами, инвалиды войны и просто колхозники, вот так искренне и неподдельно наслаждались поэзией... Звезда героя-поэта Мусы Джалиля только-только восходила на небосклоне Татарстана... И после чтения - громкого, проникновенного, низким голосом, с надрывом: «Песни мои! В душе я взрастил ваши всходы!...» и особенно после стихотворения «Не верь!» - плакали, отирая лицо грязными рукавами еще не снятых военных гимнастерок и всовывали насильно в карман замызганные нищенские рубли... Вот тогда, глядя на эти лица: грубые, но возбужденные и родные, полные драматического переживания и восторга, родилось понимание - что, у этого народа на этой земле быть Поэтом - самое великое предназначение... Идущее свыше, дарованное судьбою и историей. Конечно, не соображения честолюбия, а тот особый культ литературы и искусства, который царил в эти годы «оттепели» в советском обществе, сформировали окончательное желание связать себя с литературой и искусством.
После окончания в 1963г. с золотой медалью татарской школы (№80) поступила на отделение русского языка и литературы историко-филологического факультета Казанского университета. Училась по индивидуальному плану, с игнорированием общеобразовательных предметов, оказывая предпочтение теории литературы, проблемам типологии и сравнительно-литературоведческого анализа. Научным руководителем была необыкновенная по научному потенциалу, молодая Юлдуз Нигматуллина, стремящаяся в эти унылые для местного востоковедения годы, наряду с Хатип Гусманом и Мустафой Нугманом зажечь в выдающемся когда-то центре востоковедения хоть искорку былого ориентализма... Сферой моих пристрастий стали персидский язык и литература: поэмы Фирдоуси, Саади, Хафиза, Хайяма, Навои, доходившие до нас через немецкие и русские посредники. Родилось естественное желание перевести с оригинала... Пошли первые пробы, использованные затем в дипломной работе. Защитилась по теме «Персидские мотивы в русской поэзии второй половины XIX века». Для университетской филологии той поры диплом на эту тему и защита были неожиданным, ярким запоминающимся событием.
В 1968-1969гг. начала преподавательскую работу в КГПИ... Но с 1969г. - перелом в судьбе, и я в беспрецедентном для той поры искусствоведческом коллективе Музея ИЗО, руководимом Ю.И.Петровым и заместителем Г.А.Могильниковой, где под влиянием концепций Ф.Х.Валеева, Б.И.Урманче, А.Халикова формируется первая в истории экспозиция изобразительного искусства Татарстана (1970-1972гг.).
Музейный период - интеллектуально мощный, активный, полный динамики и передвижения - в целях изучения духовного наследия Татарстана, Поволжья, России - собирательства, пропаганды, популяризации научных идей - среди высоких профессионалов своего дела, сориентированных преимущественно на культуру Запада и русское искусство, явился настоящей «Академией», на базе которой и прошла моя переквалификация из филолога в искусствоведа... В 1975г. поступила в аспирантуру. Начался новый этап научно-исследовательской работы, главным в котором стало изучение генетически-архетипических связей татарской литературы и изобразительного искусства, постижение эзотерической тайны татарских шамаилей. Снова были возрождены - востребованы знания арабской графики и культуры мусульманского Востока, организованы поездки в оазисы отмирающей татарской каллиграфии - на село, а также институты востоковедения и библиотеки СССР, где хранились древние татарские манускрипты, места древних восточных культур - Среднюю Азию, Индию, на Алтай, а затем уже в Ирак, в отдельные области Турции... В итоге, в недрах Музея ИЗО собрана первая уникальная коллекция шамаилей и рукописной книги, а также все сопутствующие элитные жанры ремесла и рукоделия, написаны десятки статей и публикаций, подготовлен и издан альбом-каталог по народному искусству из собрания музея «Декоративно-прикладное искусство казанских татар» (1991, совместно с Г.Сулеймановой-Валеевой).
С 1990-х годов моя деятельность протекает в Национальном культурном центре «Казань», - и это, с моей точки зрения, самый бурный и плодотворный период моего творчества, совпавший с периодом особого Ренессанса национальной государственности и культуры в Татарстане. В этот период меня и моих единомышленников по музейному цеху увлекает беспрецедентная идея создания на базе Ленинского мемориала экстерриториального общенационального музея татарской культуры - по типу национальной сокровищницы - наподобие Лувра, Акрополя...
Экспозиционная работа опиралась на научные исследования и версии по идентификации и атрибуции памятников национальной культуры, и, в первую очередь, таких государственных символов национальной истории, как «Казанская шапка», «Трон», «Библиотека Суюмбеки», а также по воссозданию облика легендарной восьмиминаретной мечети Кул-Шериф и символа Казани - Дарваза («Золотые ворота»). Для воссоздания узловых моментов национальной истории и духа времени были написаны крупномасштабные панно - «Шелковый путь», «Золотая орда», «Древний сабантуй», «Светозарная Казань» и др. Работы писались силами художников Казани и татарской диаспоры.
Одновременно в выставочных залах бывшего Мемориала была развернута невиданная выставочная деятельность, способствующая комплектации актуального пласта изобразительного искусства 1990-х годов, способствующий представлению культурного Татарстана на международных, региональных выставках (Будапешт, Стамбул, Москва, Париж, Хельсенки и др. 1993-2001гг.). Эта коллекция сегодня составляет неповторимое лицо Музея национальной культуры НКЦ «Казань». Между тем, эта панорама - выражение культуры целой эпохи, которая призвана войти в историю искусств, как неповторимый период эпохи суверенитета и возрождения нации. Все эти направления деятельности и коллекции составили органический сплав на выставке «Древняя Казань», на базе которой сформирована структурная основа Музея тысячелетия Казани.
Именно здесь в НКЦ я ощутила в себе профессиональную цельность - воедино слились искусствоведческие навыки и опыт литературоведческого анализа, дар оратора и поэта. В те годы родились жанры гимнов и маршей, а также праздничных феерий и рок-опер исполненные на площади Султан-Галеева и др. И здесь получили жизнь десятки моих альбомов и сотни статей по изобразительному искусству, а также четыре поэтических сборника на двух языках: «Черное ожерелье» (1997г.), «Ниса» (2003г.), «Шигърият-тереклек суы» (2011г.), «Мольба цивилизации» (2011г.).
Итогом сложного и неординарного жизненного пути, протекавшего не только в моем любимом городе Казани, но и в путешествиях и постижении культуры других народов - явилось радостное чувство удовлетворения. Люди, соприкасающиеся с татарской поэзией и искусством, видели, что я делаю – отзвук древнего, высокого творчества моего народа, слышали «гул великой цивилизации».